Наверное, каждый из нас помнит, где был и что делал в тот момент, 7 сентября 2011-го. Помню и я. Ехал в Сокольники на матч МХК «Спартак» - «Татранские волки». Делать веселый репортаж о старте иностранного клуба в МХЛ, поговорить с хоккеистами, носящими фамилии Грушка, Халупа и Малец. Шел по переходу, когда позвонил приятель и сказал: «Упал самолет с “Локомотивом”». Больше ничего не было известно, новость пока не добралась до федеральных СМИ, но болельщики в Интернете уже знали.

Поверил и осознал сразу, в тот самый момент, когда замедлил шаг и переспросил, перекрикивая шум метро. Но надежда еще была. «Упал» - не звучало приговором. Это могло быть аварийной жесткой посадкой, другой внештатной ситуацией, - всем, после чего не погибают. Но когда доехал до места, все уже было ясно. Команды больше нет. 43 человека погибли, двое живы, из которых один, Саша Галимов, – в критическом состоянии, и за его жизнь борются врачи.  

«Спартак» и «Татранские волки», которым перед матчем объявили о трагедии, вышли и сыграли, после минуты молчания. Сыграли, по словам хоккеистов, как в полузабытьи. Впереди было самое страшное. Для родных погибших ребят, хоккеистов, болельщиков. И для журналистов, вынужденных, несмотря на весь ужас случившегося, делать свою работу. Писать о версиях катастрофы, опознаниях, похоронах. Разговаривать с теми, кто в один момент лишился самых дорогих людей.

Примерно в таком же состоянии, полузабытьи, я, спустя двое суток, ехал хоронить Александра Галимова, который боролся до последнего и ушел последним. Поезд, который должен был прибыть в Ярославль в 4 утра, выматывал душу, застревая на каждом полустанке и между ними, и в итоге опоздал на пять часов.

Ярославская арена, ставшая в одночасье траурным залом, снова оделась в черное, и ее вид никак не желал укладываться в голове. Сашу похоронили по мусульманскому обычаю, как пожелала семья. Но на кладбище православные крестились после молитвы имама. Потому что он был просто Саша. И те ребята, которые уже лежали в земле, - просто ребята. Наши.

…На месте падения самолета еще была вспахана падающей машиной земля. Но уже лоснилась новым асфальтом между серых покосившихся деревянных домишек проложенная специально для проезда первых лиц дорога. В десяти метрах от берега Туношонки, в которую врезался самолет, – огород с капустой. Все это тоже складывалось в какую-то нереальную картину.

Священник местной церкви рассказывал, как услышал удар, как бежал к реке, как в один момент на тихом берегу неторопливой речушки началось светопреставление. Показывал уже готовую мемориальную доску. Собирал желающих отнести на место трагедии большой деревянный крест.

Обратно я полетел из того самого аэропорта. Хотя аэропортом его назвать можно с большой натяжкой. Крохотный зальчик с парой десятков сидений, до самолета надо идти пешком. Гвоздики в огромном ведре. И снова ощущение чего-то нереального. Ощущение, что сейчас откроется дверь, войдут с баулами через плечо крепкие парни, станет шумно и весело. Кто-то сразу пойдет к автомату за водой, кто-то растянется на жестком кресле, уткнувшись в телефон, кто-то будет хохмить с симпатичной девушкой-полицейским на контроле. Аппарат-металлоискатель проглотит здоровенные баулы, и ребята налегке пойдут к самолету…

Мы взлетели, и тот самый берег на мгновенье оказался, как на ладони.

… Прошло четыре года. На Арене играет новый «Локомотив», рядом – красивейший памятник команде. И сама команда здесь. Вот они, улыбаются с фотографий.

После трагедии мы начали узнавать о них что-то такое, чего не знали раньше, и чего, наверное, не узнали бы никогда. У некоторых уже после 7 сентября родились дети. Жизнь идет.

Причины катастрофы до сих пор неясны, и версий много. Ошибка экипажа, неправильное расположение груза, суета с вылетом из-за политического форума, проходившего в те дни в Ярославле… Суд продолжается до сих пор. Возможно, скоро вынесут приговор. Скорбный день будет уходить от нас все дальше.

Но эта команда навсегда останется с нами. Команда, улетевшая на свой главный матч. Прямо в небеса.